Неточные совпадения
В восемь часов пошел я смотреть фокусника.
Публика собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий
сидел в первом ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее.
В ожидании, пока ему переменят рубашку, которую предстояло ночью же вымыть, мальчик
сидел на стуле молча, с серьезною миной, прямо и недвижимо, с протянутыми вперед ножками, плотно вместе сжатыми, пяточками к
публике, а носками врозь.
Климу чаще всего навязывали унизительные обязанности конюха, он вытаскивал из-под стола лошадей, зверей и подозревал, что эту службу возлагают на него нарочно, чтоб унизить. И вообще игра в цирк не нравилась ему, как и другие игры, крикливые, быстро надоедавшие. Отказываясь от участия в игре, он уходил в «
публику», на диван, где
сидели Павла и сестра милосердия, а Борис ворчал...
Вечером
сидел в театре, любуясь, как знаменитая Лавальер, играя роль жены депутата-социалиста, комического буржуа, храбро пляшет, показывая
публике коротенькие черные панталошки из кружев, и как искусно забавляет она какого-то экзотического короля, гостя Парижа. Домой пошел пешком, соблазняло желание взять женщину, но — не решился.
Публики было много, полон зал, и все смотрели только на адвоката, а подсудимый забыто
сидел между двух деревянных солдат с обнаженными саблями в руках, —
сидел, зажав руки в коленях, и, косясь на
публику глазами барана, мигал.
Но почему-то нужно было видеть, как поведет себя Марина, и — вот он
сидит плечо в плечо с нею в ложе для
публики.
Около полудня в конце улицы раздался тревожный свисток, и, как бы повинуясь ему, быстро проскользнул сияющий автомобиль, в нем
сидел толстый человек с цилиндром на голове, против него — двое вызолоченных военных, третий — рядом с шофером. Часть охранников изобразила прохожих, часть — зевак, которые интересовались
публикой в окнах домов, а Клим Иванович Самгин, глядя из-за косяка окна, подумал, что толстому господину Пуанкаре следовало бы приехать на год раньше — на юбилей Романовых.
Стала съезжаться к поезду
публика, и должник явился тут, как лист перед травою, и с ним дама; лакей берет для них билеты, а он
сидит с своей дамой, чай пьет и тревожно осматривается на всех.
За столом между дверями, лицом к
публике,
сидел на стуле господин судебный пристав, при знаке, и производил распродажу вещей.
Публика смотрит. Вместо скромного в накидке старика за столиком
сидел величественный генерал Драгомиров, профессор Военной академии.
Огромный двухсветный зал. Десяток круглых столов, по десяти и двенадцати игроков
сидят за каждым, окруженные кольцом стоящих, которые ставят против банка со стороны.
Публика самая разнообразная. За «рублевыми» столами — шумливая
публика, споры.
Восемь часов. Собирается
публика. Артисты одеты. Пожарные в Петровском театре
сидят на заднем дворе в тиковых полосатых куртках, загримированные неграми: лица, шеи и руки вычернены, как сапоги.
Рядом с Харитиной на первой скамье
сидел доктор Кочетов. Она была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного дня. После подсудимого
публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
—
Сидеть публика будет на этих стульях; тут их, должно быть, дюжины три; потом можно будет взять мебели из гостиной!.. Ведь можно? — обратился Плавин к Симонову.
Аплодисмент снова раздался. Вице-губернатор отвернулся и стал смотреть на губернаторскую ложу. Впечатление этой сцены было таково, что конец действия
публика уже слушала в каком-то утомлении от перенесенных ощущений. Антракт перед четвертым действием тянулся довольно долго. Годнева просила не поднимать занавеса. Заметно утомленная,
сидела она на скамейке Неизвестного. Перед ней стоял Козленев с восторженным выражением в лице.
Невдалеке от нас на садовой скамейке
сидел часовой с ружьем в руках, кругом гуляла
публика, кандальники работали в цветниках, а один из них самым спокойным манером намыливал лицо часовому, брал у него из рук бритву и брил его.
Забегаю как-то вечером перекусить в этот актерский ресторанчик в Кузнецком переулке.
Публики, по летнему времени, никого. За столиком
сидят трое: Дорошевич, Риваль-Прохоров, талантливый романист, старый мой друг, и В.Н. Бестужев.
Я был на спектакле в Малом театре. Первая от сцены ложа левого бенуара привлекала бинокли. В ней
сидело четверо пожилых, степенного вида, бородатых мужчин в черных сюртуках. Какие-то богатые сибиряки… Но не они привлекали внимание
публики, а женщина в соболевом палантине, только что вошедшая и занявшая свое место.
Поднимался занавес, выходили актеры, делали жесты руками; в ложах
сидела публика, оркестр по машинке водил смычками по скрипкам, капельмейстер махал палочкой, а в партере кавалеры и офицеры хлопали в ладоши.
Разинув рот от ужаса, он с полминуты
сидит, выпуча глаза на
публику, с таким уморительным выражением трусливого испуга, что решительно с него можно было писать картину.
Он появился в большом нагольном овчинном тулупе, с поднятым и обвязанным ковровым платком воротником, скрывавшим его волосы и большую часть лица до самых глаз, но я, однако, его, разумеется, немедленно узнал, а дальше и мудрено было бы кому-нибудь его не узнать, потому что, когда привозный комедиантом великан и силач вышел в голотелесном трике и, взяв в обе руки по пяти пудов, мало колеблясь, обнес сию тяжесть пред скамьями, где
сидела публика, то Ахилла, забывшись, закричал своим голосом: „Но что же тут во всем этом дивного!“ Затем, когда великан нахально вызывал бороться с ним и никого на сие состязание охотников не выискивалось, то Ахилла, утупя лицо в оный, обвязанный вокруг его головы, ковровый платок, вышел и схватился.
К моему удивлению, Карл Иваныч не дольше как через час
сидел за роялем и аккомпанировал своему хору. Прельстившая Пепку хористка оказалась недурной солисткой. Мы с Пепкой представляли собой «благородную
публику». Показались в дверях залы две фуражки с красным околышем и скрылись. Очевидно, дачная
публика стеснялась.
— Ты зачем здесь? Тебе сказано
сидеть в кустах за кассой и не показывать своей морды в
публике!
Не
сидели ли мы с вами вместе в остроге в Казани?» Да при всей публике-то.
Актер(
сидит, обняв руками колени). Образование — чепуха, главное — талант. Я знал артиста… он читал роли по складам, но мог играть героев так, что… театр трещал и шатался от восторга
публики…
Но вдруг, повернув голову влево, Илья увидел знакомое ему толстое, блестящее, точно лаком покрытое лицо Петрухи Филимонова. Петруха
сидел в первом ряду малиновых стульев, опираясь затылком о спинку стула, и спокойно поглядывал на
публику. Раза два его глаза скользнули по лицу Ильи, и оба раза Лунёв ощущал в себе желание встать на ноги, сказать что-то Петрухе, или Громову, или всем людям в суде.
Лунёв взглянул на Павла, тот
сидел согнувшись, низко опустив голову, и мял в руках шапку. Его соседка держалась прямо и смотрела так, точно она сама судила всех, — и Веру, и судей, и
публику. Голова её то и дело повёртывалась из стороны в сторону, губы были брезгливо поджаты, гордые глаза блестели из-под нахмуренных бровей холодно и строго…
Публика первых рядов косилась на него, но он
сидел рядом со своим другом, весьма уважаемым известным профессором. Все бы шло хорошо, но в антракте они ходили в буфет и прикладывались. Наконец, запели на сцене...
Евсей, с радостью слушая эти слова, незаметно разглядывал молодое лицо, сухое и чистое, с хрящеватым носом, маленькими усами и клочком светлых волос на упрямом подбородке. Человек
сидел, упираясь спиной в угол вагона, закинув ногу на ногу, он смотрел на
публику умным взглядом голубых глаз и, говорил, как имеющий власть над словами и мыслями, как верующий в их силу.
Дулебов садится на скамейку с правой стороны, с ним рядом садятся: Смельская, неподалеку от них Мелузов и Негина; к ним подходят с левой стороны Великатов и Бакин. Трагик
сидит в прежнем положении, к нему подходят Вася и лакей из буфета, который ставит бутылку и рюмки на стол и отходит к стороне.
Публика частию стоит, а частию садится за столики в глубине. Потом Мигаев.
На полу беседки под навесом лежало что-то прикрытое рогожей. И еще что-то, тоже прикрытое, лежало на листе синей сахарной бумаги, на скамейке, на которой в летние дни садилась
публика, ожидавшая поезда. Однажды я видел здесь Урмановых. Они
сидели рядом. Оба были веселы и красивы. Он, сняв шляпу, проводил рукой по своим непокорным волосам, она что-то оживленно говорила ему.
— Сейчас я читал в газетах, — начал он совершенно развязно и свободно, между тем как друг его Офонькин делал над собой страшное усилие, чтобы занять все кресло, а не
сидеть на краешке его, — читал в газетах, — продолжал Хмурин, — что, положим, там жена убила мужа и затем сама призналась в том, суд ее оправдал, а
публика еще денег ей дала за то.
За trente et quarante
сидит публика аристократическая. Это не рулетка, это карты. Тут банк отвечает за сто тысяч талеров разом. Наибольшая ставка тоже четыре тысячи флоринов. Я совершенно не знал игры и не знал почти ни одной ставки, кроме красной и черной, которые тут тоже были. К ним-то я и привязался. Весь воксал столпился кругом. Не помню, вздумал ли я в это время хоть раз о Полине. Я тогда ощущал какое-то непреодолимое наслаждение хватать и загребать банковые билеты, нараставшие кучею предо мной.
Вдруг она захохотала. Мы
сидели тогда на скамье пред игравшими детьми, против самого того места, где останавливались экипажи и высаживали
публику, в аллею, пред воксалом.
Голубая атласная стеганая шляпка, обшитая лебяжьим пухом, необыкновенно шла к ее нежно-розовому лицу с ямочками на щеках и пепельным волосам, ниспадавшим до плеч, прикрытых такою же стеганой голубой мантильей. Стараясь
сидеть перед
публикой спокойно, как большая, она не могла, однако ж, утерпеть, чтобы не наклоняться и не нашептывать что-то Зизи и Пафу и не посматривать веселыми глазами на тетю Соню, сидевшую позади, рядом с величественной мисс Бликс и швейцаркой.
Мы все,
сидя в директорской ложе, любовались Мочаловым и сердились на
публику.
С разных концов цирка они посылали
публике воздушные поцелуи: он,
сидя на трапеции, она, стоя на легком табурете, обитом таким же фиолетовым атласом, какой был на ее рубашке, с золотой бахромой на краях и с инициалами А и В посредине.
При поднятии занавеса издали слышен туш кадрили; разнообразная толпа поднимается по лестнице в здание клуба. На авансцене с правой стороны
сидит, развалясь на скамье, Наблюдатель, против него на левой стороне
сидит Москвич. Иногородный стоит посреди сцены в недоумении. Несколько
публики, в небольших группах, остается на сцене; между ними бегает Разносчик вестей.
Через два бенуара
сидел я с семейством; пьеса шла отлично хорошо;
публика принимала ее (может быть, в сотый раз) с восхищением.
Сознание, что он — власть, мешало ему покойно
сидеть на месте, и он искал случая, чтобы позвонить, строго взглянуть на
публику, крикнуть…
Театр был полон. И тут, как вообще во всех губернских театрах, был туман повыше люстры, шумно беспокоилась галерка; в первом ряду перед началом представления стояли местные франты, заложив руки назад; и тут, в губернаторской ложе, на первом месте
сидела губернаторская дочь в боа, а сам губернатор скромно прятался за портьерой, и видны были только его руки; качался занавес, оркестр долго настраивался. Все время, пока
публика входила и занимала места, Гуров жадно искал глазами.
Спустя 30 лет Пушкин с удивлением говорил, что
публика «все еще
сидит за романами и повестями: понравились!» Прошло 20 лет после Пушкина, — и до сих пор в нашем обществе замечается то же явление.
Был бенефис моего друга Антонио, музыкального клоуна. В тот день мы очень много пили. В этот сезон работала в цирке Зенида с ее львами. Вечер был необыкновенно удачный: смешной и веселый, и весь точно импровизация. Потом, когда
публика уже разошлась, мы
сидели с Антонио в моей уборной и пили какой-то очень жестокий коньяк по его рекомендации. Огни в цирке были уже потушены.
В немногочисленной
публике, сидящей на скамьях, легкое волнение. Все не без любопытства смотрят на белобрысого, курносого матроса Ефремова, сконфуженное лицо которого дышит добродушием и некоторым недоумением. Он
сидит отдельно, сбоку, за черной решеткой, рядом с Ашаниным, а против них, за такой же решеткой, высокий, стройный и красивый сипай, с бронзово-смуглым лицом и большими темными, слегка навыкате глазами, серьезными и не особенно умными.
Публика первого ряда
сидит задом к сцене, потому что она лорнирует кокоток, которые занимают весь второй ряд.
Цвибуш и Илька
сидели на площадке больших десятичных весов, отдыхали и поглядывали на
публику: Цвибуш на солдат, пивших пиво, Илька рассматривала наряды. Возле них прохаживались пьяные офицеры и поглядывали на Ильку. Хорошенькая девочка им понравилась…Сначала вертелись возле нее младшие офицеры, после же попойки Илька увидала вблизи себя и старших…За полчаса до отхода поезда старшие и младшие офицеры сбились в кучу и, пуская в нее пьяные взоры, зашептались.
Вся
публика скорее снует, чем
сидит на месте…Она слишком подвижна, и никакое шипенье не в состоянии остановить ее хоть на секунду…Она двигается из партера в залу ресторана, из залы в сад…Сцену m-me Бланшар держит также и для того, чтобы показывать
публике «новеньких».
И я,
сидя тут у окна, глядя на гуляющую
публику и слушая бренчанье фортепьяно, первый раз в жизни собственными глазами увидел, с какою жадностью одно поколение спешит сменить другое и какое роковое значение в жизни человека имеют даже какие-нибудь семь-восемь лет!
— Не пью-с, увольте-с… При нашем деле не годится это малодушество. Мастеровой человек может пить, потому он на одном месте
сидит, наш же брат завсегда на виду в
публике. Не так ли-с? Пойдешь в кабак, а тут лошадь ушла; напьешься ежели — еще хуже: того и гляди, уснешь или с козел свалишься. Дело такое.
В обеденном зале Бубликовской гостиницы рядами стояли скамейки, в глубине была сооружена сцена с занавесом; и надпись на нем: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Густо валила
публика, — деревенские, больше молодежь, пограничники-солдаты. Капралов, взволнованный и радостный, распоряжался. Катю он провел в первый ряд, где уже
сидело начальство, — Ханов, Гребенкин, Глухарь, все с женами своими. Но Катя отказалась и села в глубине залы, вместе с Конкордией Дмитриевной. Ей было интересно быть в гуще зрителей.